— Как думаешь, почему эти два ургала остались в Язуаке? — спросил Эрагон, когда путники уже проехали немного по тропе. — Им же не было причины отставать.
— Я подозреваю, что они покинули главный отряд, чтобы пограбить деревню. Что странно — насколько я знаю, ургалы собирались в воинские объединения только дважды или трижды в истории. И то, что они творят такое сейчас, — тревожный знак.
— Думаешь, нападение случилось из-за ра’заков?
— Не знаю. Лучше всего нам сейчас убираться от Язуака как можно быстрее. К тому же, в этом направлении двинулись и ра’заки: на юг.
Эрагон согласился и добавил:
— Но нам по-прежнему нужна провизия. Тут рядом есть какая-нибудь другая деревня?
Бром покачал головой.
— Нет, но Сапфира может охотиться для нас, если уж придётся обходиться одним лишь мясом. Эта рощица может показаться тебе маленькой, но в ней водится множество животных. Река — единственный источник воды на многие мили вокруг, так что большинство равнинных зверей приходят к ней на водопой. С голоду мы не умрём.
Эрагон затих, удовольствовавшись ответом Брома. Вокруг всадников мелькали горластые птицы, рядом мирно несла свои воды река. Это было шумное место, полное жизни и энергии.
— А как тот ургал достал тебя? — спросил юноша. — Всё произошло так быстро, я не заметил.
— Не повезло, вот в чём дело, — проворчал Бром. — Я был для мерзавца слишком силён, так что он пнул Сноуфайра. А этот придурок рода лошадиного взвился на дыбы и выбил меня из равновесия. Вот и всё, что нужно было ургалу, чтоб нанести мне эту рану. — Он поскрёб подбородок. — Я так полагаю, ты всё ещё в раздумьях насчёт этой магии. Твоё открытие выходит нам нелёгкой проблемой. Немногие об этом знают, но каждый Всадник мог пользоваться магией, пусть и с разной силой. Они держали эту способность в тайне, даже на пике своей мощи, потому что это давало им преимущество перед врагами. Если бы все об этом знали, вести дела с обычными людьми было бы тяжело. Многие считают, что волшебными силами король обязан тому, что он сам — волшебник или колдун. Но это неправда; это потому, что он — Всадник.
читать дальше — А в чём разница? Разве то, что я использовал магию, не делает меня колдуном?
— Совсем нет! Колдун, такой как Тень, использует духов, чтобы исполнить свою волю. Это абсолютно не то, что представляет из себя твоя сила. Но она не делает тебя и магом, чья мощь исходит из помощи духов или дракона. И ты, естественно, не ведьма и не волшебник, ведь они черпают свои силы из различных зелий и заклинаний.
Что и возвращает меня к моему исходному вопросу: проблеме, которую ты представляешь. Молодых Всадников, подобных тебе, заставляли вести суровый образ жизни, чтобы укрепить их тела и усилить контроль сознания. Так продолжалось многие месяцы, а иногда и годы, пока Всадники не признавались ответственными в достаточной степени, чтобы иметь дело с магией. А до тех пор ни одному ученику не говорили о его потенциальных силах. Если кто-то из них случайно открывал в себе магию, его или её немедленно забирали для персонального обучения. Но редко кто обнаруживал в себе магию самостоятельно, — тут старик склонил голову в сторону Эрагона, — хотя никто из них и не подвергался таким испытаниям, что выпали тебе.
— И как тогда их обучали пользоваться магией, в конце концов? — спросил Эрагон. — Не понимаю, как можно этому вообще кого-то научить. Если бы ты попытался объяснить мне что-нибудь два дня назад, для меня бы это была полная бессмыслица.
— Ученикам давали ряд бессмысленных упражнений, призванных привести их в состояние раздражения. Например, им приказывали передвигать кучи камней, пользуясь лишь собственными ногами, наполнять протекающие бочки доверху водой и делать прочие невозможные вещи. Спустя какое-то время, они впадали в достаточную ярость для того, чтобы воспользоваться магией. В большинстве случаев это срабатывало. И это означает, — продолжил Бром, — что ты окажешься в невыгодном положении, если когда-либо встретишь врага, обучавшегося таким образом. На свете ещё живут те, кто настолько стар: король, например, не говоря уже об эльфах. Любой из них с лёгкостью разорвёт тебя на части.
— И что мне тогда делать?
— Для подобающего обучения времени у нас нет, но во время путешествия мы сможем сделать многое, — ответил старик. — Я знаю множество способов тренировки, что могут придать тебе сил и контроля, но ты не сможешь вот так сразу пройти то обучение, что проходили Всадники. — Он весело посмотрел на Эрагона. — Тебе придётся осваивать это всё на бегу. Вначале будет трудно, но награда предстоит великая. Возможно, тебе приятно будет узнать, что ни один Всадник твоего возраста не пользовался магией так, как ты это сделал вчера в стычке с теми двумя ургалами.
Эрагон улыбнулся в ответ на похвалу.
— Спасибо. А у этого наречия есть имя?
Бром рассмеялся.
— Есть, но никто его не знает. Это слово невероятной силы, нечто такое, с чьей помощью можно управлять всем этим наречием и теми, кто им пользуется. Его искали долгое время, но никто так и не нашёл.
— Я всё ещё не понимаю, как работает эта магия, — признался Эрагон. — Как именно мне ей пользоваться?
Бром казался поражённым.
— А я разве не объяснил?
— Нет.
Старик глубоко вздохнул и проговорил:
— Чтобы работать с магией, ты должен обладать определённой внутренней силой, что весьма редка среди людей в наши дни. Тебе также нужно уметь призывать эту силу по своей воле. Призвав её, ты должен воспользоваться ей или дать исчезнуть. Понятно? Так вот, если ты желаешь применить эту силу, ты должен произнести слово или фразу на древнем наречии, что описывает твоё намерение. Например, если бы ты вчера не сказал «брисингр», ничего бы не случилось.
— То есть, меня ограничивает моё знание этого языка?
— Именно! — возликовал Бром. — И ещё, разговаривая на нём, нельзя прибегнуть к обману.
Эрагон покачал головой.
— Быть не может. Люди всегда врут. И звуки древних слов не заставят их так не делать.
Бром вздёрнул бровь и произнёс:
— Фетрблака, эка веоната нейат хайна оно. Блака эом иэт лам. — Внезапно с ветки спорхнула какая-то птичка и приземлилась к нему на ладонь. Она беспечно выводила свои трели, смотря на людей глазами-бусинками. Спустя миг старик сказал: — Эйта, — и птичка упорхнула.
— Как ты это сделал? — изумлённо спросил Эрагон.
— Я пообещал ей не вредить. Может, она и не поняла в точности то, что я имел в виду, но на языке силы значение моих слов было очевидным. Птица доверяла мне, потому что она знает то, что знают все звери, — те, кто говорят на этом языке, связаны собственным словом.
— А эльфы говорят на этом наречии?
— Да.
— Так они никогда не лгут?
— Не совсем, — признал Бром. — Они утверждают, что не лгут, и в какой-то степени это правда, но они довели до совершенства искусство говорить одно, а подразумевать — другое. Никогда не знаешь точно, каковы их намерения, верно ли ты их определил. Очень часто они открывают лишь часть правды и утаивают остаток. Для того, чтобы иметь дело с их культурой, нужно обладать изысканным и острым разумом.
Эрагон задумался над этим.
— А что на этом языке означают личные имена? Они дают силу над людьми?
Глаза Брома сверкнули одобрением.
— Да, дают. Те, кто говорят на древнем наречии, носят два имени. Первое — для повседневного использования, власти у него очень мало. А вот второе — это истинное имя, знание о нём разделяют лишь с немногими, достойными доверия. Было время, когда никто не скрывал своего истинного имени, но нынешний век не столь добр. Тот, кто знает твоё настоящее имя, приобретает над тобой огромную власть. Это как поместить свою жизнь в руки другого человека. У каждого есть тайное имя, но немногие знают — какое.
— А как узнать своё истинное имя? — спросил юноша.
— Эльфы знают свои интуитивно. Больше никто таким даром не обладает. Всадники-люди обычно отправлялись в походы, чтобы узнать своё имя, — или находили какого-нибудь эльфа, чтобы тот им его сказал, но это было редкостью, ибо эльфы просто так этим знанием не разбрасываются, — ответил Бром.
— Хотел бы я знать своё, — мечтательно сказал Эрагон.
Лицо Брома потемнело.
— Будь осторожен. Это может быть ужасное знание. Понять, кто ты, безо всяких заблуждений или сострадания, это момент откровения, который никто не переживал без потерь. Кого-то эта суровая реальность даже сводила с ума. Большинство людей пытаются забыть об узнанном. Но, так же, как это имя даёт силу другим, так и ты можешь обрести власть над собой, если правда тебя не сломает.
А я уверена, что не сломает, заявила Сапфира.
— Я всё равно хочу знать, — упрямо отозвался Эрагон.
— А тебя непросто отговорить. Это хорошо, ибо лишь решительные находят свою подлинную суть, но я не могу тебе с этим помочь. Этот поиск ты должен предпринять самостоятельно.
Бром передвинул раненую руку и неловко поморщился.
— А почему ты или я не можем вылечить твою рану магией? — спросил юноша.
Старик моргнул.
— А смысла нет — я никогда и не думал об этом, ведь это за пределами моей силы. Может, ты и сможешь исцелить меня верным словом, но я не хочу, чтобы ты истощал себя.
— Я мог бы избавить тебя от кучи неудобств и боли, — возразил Эрагон.
— Переживу, — решительно отказался Бром. — Использование магии для исцеления раны затрачивает столько же энергии, как и для заживления её обычным образом. А я не хочу, чтобы ты чувствовал себя уставшим следующие несколько дней. Пока тебе не стоит пытаться выполнять такое сложное задание.
— Но всё-таки, если возможно привести в порядок твою руку, то я могу и возвратить кого-нибудь из мёртвых?
Этот вопрос застал Брома врасплох, но ответил он быстро:
— Помнишь, что я говорил о задумках, что могут убить тебя? Это — одна из них. Всадникам было запрещено пытаться воскрешать мёртвых, ради их собственной безопасности. За гранью жизни лежит бездна, где магия ничего не значит. Если ты достигнешь её, твоя сила исчезнет, а душа канет во тьму. Волшебники, колдуны, Всадники — никто не справлялся с таким заданием, все умирали на том пороге. Работай с тем, что возможно, — порезами, синяками, может, и сломанными костями — но уж точно не с мертвецами.
Эрагон нахмурился.
— А это куда сложнее, чем я думал.
— Именно! — отозвался Бром. — И если не понимать, что делаешь, ты возьмёшься за нечто слишком сложное и погибнешь. — Он изогнулся в седле и устремился вниз, подхватывая с земли пригоршню гальки. С усилием выпрямившись, старик выкинул все камушки, кроме одного. — Видишь этот камень?
— Да.
— Возьми.
Эрагон так и сделал и уставился на ничем не примечательный кусочек гальки. Он был серо-чёрным, гладким, а размером — с кончик большого пальца. Тропу усеивали сотни таких камушков.
— Это — твоё упражнение.
Сбитый с толку Эрагон обернулся на старика.
— Не понимаю.
— Конечно, не понимаешь, — нетерпеливо бросил Бром. — Поэтому я и учу тебя, а ты что думал? А теперь хватит болтать, или мы так ничего и не добьёмся. Я хочу, чтобы ты поднял этот камушек с ладони и держал его в воздухе столько, сколько сможешь. Слова, которые ты будешь использовать при этом, — «стенр рейза». Повтори.
— Стенр рейза.
— Хорошо. Давай, попробуй.
Эрагон нехотя сосредоточился на камне, пытаясь найти в сознании хоть какой-нибудь намёк на ту энергию, что горела в нём за день до этого. Но сколько юноша ни смотрел на камень, потея и злясь, тот оставался неподвижным. И как мне это сделать? Наконец, паренёк скрестил руки на груди и огрызнулся:
— Это невозможно.
— Нет, — грубо сказал Бром. — Я скажу, невозможно это или нет. Борись! Не сдавайся так легко. Попробуй ещё раз.
Нахмурившись, Эрагон закрыл глаза, отгоняя все отвлекающие мысли. Сделав глубокий вдох, он потянулся в самые дальние уголки сознания, пытаясь найти место пребывания своей силы. В этих поисках юноша натыкался лишь на мысли и воспоминания, пока не почувствовал нечто иное — небольшой холмик, бывший частью его, но и не его тоже. Воспрянув духом, Эрагон устремился туда, чтобы узнать, что в нём прячется. Он почувствовал сопротивление, барьер в сознании, но понял, что по другую сторону лежала эта самая сила. Паренёк попытался проломить барьер, но тот не поддавался, несмотря на все усилия. Разозлившись, Эрагон принялся наносить страшные удары по этой преграде, используя всю свою мощь, пока та не разбилась, будто тонкая стеклянная пластина, заполняя его сознание потоком света.
— Стенр рейза, — выдохнул он.
И камушек дрожа поднялся в воздух с его слабо мерцающей ладони. Юноша изо всех сил пытался заставить его парить, но сила ускользнула прочь и истаяла за барьером. Камень упал на его ладонь с мягким хлопком, а сама она вновь обрела привычный вид. Эрагон почувствовал небольшую усталость, но успех заставил его ухмыльнуться.
— Неплохо для первого раза, — сказал Бром.
— А почему моя рука так светится? Прямо как фонарик.
— Никто точно не знает, — признался Бром. — Всадники всегда предпочитали направлять свою силу через ту руку, что носила гедвёй игнасиа. Ты можешь использовать и другую свою ладонь, но это не так просто. — Минуту он смотрел на Эрагона. — Куплю тебе перчатки в следующей деревне, если её не разрушили. Ты и сам прекрасно прячешь свою метку, но мы ведь не хотим, чтобы кто-то случайно её увидел. И потом, могут быть случаи, когда тебе не захочется привлечь внимание врага этим сиянием.
— А у тебя есть метка?
— Нет. Они бывают только у Всадников, — ответил старик. — И ещё тебе нужно знать, что на магию влияет расстояние, как на пущенную стрелу или копьё. Если ты попытаешься поднять или передвинуть что-нибудь, находящееся в миле от тебя, это затратит больше энергии, чем если бы ты был ближе. Так что, если увидишь врагов, несущихся к тебе, за лигу, подпусти их поближе, а уже потом используй магию. Так, за работу! Попробуй снова поднять камушек.
— Снова? — слабо переспросил Эрагон, вспоминая, сколько сил понадобилось, чтобы сделать это хотя бы раз.
— Да! И на этот раз давай-ка побыстрее.
Упражнения продолжались большую часть дня. Когда Эрагон наконец закончил с ними, им владели усталость и раздражительность. За эти часы он возненавидел этот камушек и всё, что было с ним связано. Юноша попытался было выбросить его, но Бром сказал:
— Не надо. Оставь.
Эрагон зло взглянул на старика, но затем неохотно засунул камушек в карман.
— Мы ещё не закончили, — предупредил его Бром, — так что не расслабляйся. — Он указал на какое-то растеньице. — Это зовётся «делоис».
И так он начал учить Эрагона древнему языку, заставляя его запоминать разные слова, от «вёндр», тонкой прямой палки, до утренней звезды, «Айедаил».
В тот вечер они фехтовали вокруг костра. На этот раз Бром дрался левой рукой, но умений его это не умаляло.
Дни потекли один за другим, подчиняясь единому порядку. Сперва Эрагон натужно учился древним словам и манипуляциям с камушком. Затем, вечером, он фехтовал с Бромом на подобиях мечей. Юноше постоянно приходилось нелегко, но постепенно он начинал меняться, почти и не замечая этого. Скоро камушек уже не дрожал, когда паренёк поднимал его. Эрагон овладел первыми упражнениями, что дал ему Бром, и перешёл к более сложным, а его познания в древнем языке росли.
Во время тренировок на мечах Эрагон приобрёл уверенность и скорость, атакуя подобно змее. Его удары стали тяжелее, а рука больше не дрожала, когда он отражал атаки. Их схватки стали длиннее, когда юноша научился парировать удары Брома. И теперь, когда путники ложились спать, не только Эрагон мог пожаловаться на синяки.
Сапфира тоже продолжала расти, но медленнее, чем раньше. Благодаря продолжительным полётам наряду с периодическими охотничьими вылазками драконица сохраняла форму, да и выглядела здоровой. Теперь она была выше лошадей и куда длиннее, но, вместе с тем, из-за своих размеров и блеска чешуи — слишком заметной. Бром и Эрагон беспокоились на этот счёт, но так и не смогли убедить её в том, что нужно позволить грязи затемнить её сверкающую шкуру.
Путники продолжали ехать на юг, выслеживая ра’заков. Но, как бы быстро они ни скакали, та парочка всегда оставалась в двух днях пути от них, и это выводило Эрагона из себя. Иногда он был уже готов сдаться, но затем путники находили какой-то знак или след, и это вновь пробуждало в юноше надежду.
Вдоль Найнор и на равнинах не было никаких признаков поселений, и три спутника ни о чём не тревожились, пока дни пролетали мимо. Но, наконец, они добрались до Дарета, первой деревни после Язуака.
В ночь перед въездом в деревню сны Эрагона были особенно яркими.
Он видел Гэрроу и Рорана дома, они сидели на разрушенной кухне и просили его помочь отстроить ферму, но юноша лишь покачал головой, хотя сердце его пронзила тоска.
— Я выслеживаю твоих убийц, — прошептал он дяде.
Гэрроу недоверчиво посмотрел на него и спросил:
— По-твоему, я мёртв?
— Я не могу вам помочь, — тихо сказал Эрагон, чувствуя, как на глаза наворачиваются слёзы.
Затем раздался внезапный рёв, и Гэрроу превратился в ра’заков.
— Тогда умри, — зашипели они и прыгнули на Эрагона.
Он проснулся с чувством дурноты и уставился на звёзды, медленно вращавшиеся на небосклоне.
Всё будет хорошо, малыш, нежно сказала Сапфира.