На следующий день пути Эрагон спросил Брома:
— А на что похоже море?
— Ты же наверняка уже слышал, как о нём рассказывали, — ответил старик.
— Это да, но на что оно действительно похоже?
Взгляд Брома затуманился, как будто сказитель смотрел на нечто, скрытое от глаз.
— Море — это воплощённое чувство. Оно любит, ненавидит и рыдает. Оно противится всем попыткам запечатлеть его словами и отвергает все кандалы. Неважно, что о нём говорить, всегда есть то, чего сказать не сможешь. Помнишь, что я рассказывал тебе о том, как эльфы пришли из-за моря?
— Да.
— Хотя они и жили далеко от побережья, но всё равно помнили великое очарование океана и сохранили страсть к нему. Звуки прибоя, запах солёного воздуха — всё это сильно воздействует на них и вдохновляет на многие из чудеснейших песен. Одна из них может рассказать об этой любви, если хочешь послушать.
— Я бы хотел, — заинтересованно отозвался Эрагон.
Бром прочистил горло и проговорил:
— Я переведу её с древнего языка, как смогу. Идеальным перевод не будет, но, возможно, он даст тебе представление о том, как звучит оригинал.
Старик натянул поводья, заставив Сноуфайра остановиться, и закрыл глаза. Какой-то миг он молчал, а затем мягко запел:
читать дальше О, искусительница под лазурным небом,
Златой простор зовёт, зовёт меня.
И я бы плыл, вечно плыл,
Когда б не дева-эльф, что вновь
Зовёт, зовёт меня.
Сердце мне связала лилейным шнуром,
И только лишь море его разорвёт,
Вечно разрываться меж древ и волн.
Эти слова ещё долго звучали эхом в голове Эрагона.
— Там ещё много строк в этой песне, «Ду Сильбена Датиа». Я пропел только один из её куплетов. Она рассказывает печальную историю о двух влюблённых, Акалламхе и Нуаде, что были разлучены страстью к морю. Эльфы находят в этой истории великий смысл.
— Она прекрасна, — просто сказал Эрагон.
Когда в тот вечер они остановились на ночлег, на горизонте уже виднелись размытые очертания Спайна.
Добравшись до предгорий Спайна, путники повернули на юг и последовали вдоль хребта. Эрагон был рад вновь оказаться рядом с горами; они возводили в мире уютные границы. Три дня спустя путники вышли на широкую дорогу, изрезанную колеями от тележных колёс.
— Это главная дорога между столицей, Уру’бэйном, и Тейрмом, — сказал Бром. — Это расхожий тракт и любимый маршрут торговцев. Нужно быть осторожнее. Сейчас не самое оживлённое время года, но некоторым людям просто приходится ездить по этой дороге.
Дни быстро неслись мимо, пока путники продолжали ехать вдоль Спайна, ища горный перевал. Эрагон не мог пожаловаться на скуку. Когда он не изучал эльфийский язык, то учился заботиться о Сапфире или практиковался в магии. Юноша также узнал, как убивать магией дичь, это экономило им время на охоту. Эрагон всего лишь брал в руку маленький камень и пускал его в жертву. Промахнуться было невозможно. Плоды его усилий жарились на огне каждый вечер. А после ужина Бром и Эрагон дрались на мечах и иногда на кулаках.
Долгие дни и усердная работа избавили тело Эрагона от излишнего жирка. Его руки стали мускулистыми, под загорелой кожей играли упругие мышцы. Я весь становлюсь жёстким, с иронией думал юноша.
Когда путники наконец добрались до перевала, Эрагон увидел реку, срывавшуюся с гор и пересекавшую дорогу.
— Это Тоурк, — объяснил Бром. — Мы пойдём вдоль него до самого моря.
— Как же так, — рассмеялся Эрагон, — если он вытекает из Спайна в этом направлении? Он не впадёт в океан, если только вдвое не сложится.
Бром изогнул палец кольцом.
— Всё потому, что в сердце гор находится озеро Воударк. Из каждого его конца вытекает река, и обе мы зовём Тоурком. Сейчас мы видим восточную. Она течёт на юг и вьётся сквозь низкий кустарник, пока не впадёт в озеро Леону. А другая направляется к морю.
После двух дней в Спайне путники вышли на скалистый уступ, откуда открывался прекрасный вид с гор. Эрагон заметил, как выравнивается земля вдали, и застонал при мысли о тех лигах, которые им ещё предстоит пересечь.
— Вон там, на севере, лежит Тейрм, — показал Бром. — Это старый город. Некоторые говорят, что он стоял уже тогда, когда эльфы впервые высадились в Алагейзии. Его цитадель никогда не сдавалась, а его воины никогда не знали поражений.
Старик пришпорил Сноуфайра и покинул уступ.
Лишь к полудню следующего дня путники сошли с предгорий и добрались до другой стороны Спайна, где гористая местность быстро сменилась на лесистую равнину. Здесь Сапфира не могла прятаться за скалами, поэтому летела низко над землёй, укрываясь в каждой лощине и впадине.
Миновав лес, путники заметили перемены окрест. Местность здесь была покрыта мягким дёрном и вереском, в котором утопали ноги. Мох цеплялся за каждый камень и ветку и окаймлял ручьи, что кружевом вились по земле. Там, где земля была истоптана копытами коней, дорогу испещряли слякотные лужи. Вскоре и Бром, и Эрагон были забрызганы грязью.
— А почему везде зелень? — спросил юноша. — У них тут нет зимы?
— Есть, но это мягкий сезон. С моря приходят туман и пасмурная погода, поэтому растения не увядают. Кому-то это нравится, но, как по мне, это уныло и наводит тоску.
Когда наступил вечер, путники разбили лагерь в самом сухом месте, которое смогли найти. Во время еды Бром заметил:
— Тебе лучше продолжать ехать на Кадоке, пока мы не достигнем Тейрма. Теперь, когда мы вышли из Спайна, есть вероятность, что мы встретим других путешественников, так что, будет лучше, если ты будешь со мной. Одинокий старик вызывает подозрения. А видя тебя рядом со мной, никто не станет задавать вопросов. И потом, я не хочу показываться в городе так, чтоб те, кто видел меня на тракте, любопытствовали, откуда вдруг взялся ты.
— А мы будем называться настоящими именами? — спросил Эрагон.
Бром немного подумал над этим.
— Джоуда мы обмануть не сможем. Он уже знает моё имя, и, думаю, я доверю ему и твоё. Но для всех остальных я буду Нилом, а ты — моим племянником Эваном. Если мы сболтнём лишнего и выдадим себя, возможно, разницы это не составит, но я не хочу, чтобы наши имена запали кому-то в память. У людей есть отвратительная привычка — помнить то, чего им не следует.