Хотя путникам удалось частично пополнить свои запасы воды во время грозы, в то утро они выпили последние капли.
— Надеюсь, мы идём в верном направлении, — сказал Эрагон, колупая пустой бурдюк, — потому что если мы не дойдём сегодня до Язуака, то нас ждут неприятности.
Бром, казалось, не беспокоился об этом.
— Я уже ходил раньше этим путём. Язуак покажется ещё до заката.
Эрагон с сомнением рассмеялся.
— Наверное, ты видишь что-то, чего не вижу я. Откуда ты это знаешь, если всё выглядит точно так же, как на лиги вокруг?
— Потому что направляет меня не земля, а звёзды и солнце. С ними мы не заблудимся. Идём! Пора в путь. Глупо представлять себе несчастья там, где их нет. Язуак появится.
И его слова оправдались. Первой деревню заметила Сапфира, но остальные увидели её лишь позже днём, тёмным холмиком на горизонте. Язуак был ещё слишком далеко; видно его было лишь благодаря неизменной плоскости равнины. Когда путники подъехали ближе, по обе стороны города появилась тёмная извилистая линия, исчезавшая вдали.
— Река Найнор, — проговорил Бром, указывая на неё.
Эрагон дёрнул за поводья, останавливая Кадока.
— Если Сапфира останется с нами ещё дольше, её увидят. Может, ей спрятаться, пока мы будем в Язуаке?
Бром поскрёб подбородок и взглянул на деревню.
— Видишь ту излучину реки? Пусть ждёт нас там. Это достаточно далеко от Язуака, так что никто её не найдёт, но и достаточно близко, чтобы ей не отстать. Мы пройдём через деревню, достанем то, что нам нужно, а потом встретим её.
Мне это не нравится, сказала Сапфира, когда Эрагон объяснил ей план.
Всё время прятаться, как преступнице, — это раздражает.
Ты же знаешь, что случится, если нас раскроют. Драконица что-то проворчала, но сдалась и улетела, держась невысоко над землёй.
читать дальше Путники ускорили шаг, предвкушая еду и питьё, которыми они вскоре смогут насладиться. Однако когда они подъехали к невысоким домам, то увидели дым из десятков труб, но на улицах не было ни души. В деревне царила неестественная тишина. Не сговариваясь, путники остановились перед первым же домом, и Эрагон отрывисто проговорил:
— Собаки не лают.
— Нет.
— Хотя, это ничего и не значит.
— …Нет.
Юноша помедлил.
— Кто-то уже должен был нас увидеть.
— Да.
— Тогда почему никто не вышел?
Бром сощурился на солнце.
— Может, боятся.
— Может, — согласился Эрагон. Минуту он молчал, затем: — А если это ловушка? Нас могут ждать ра’заки.
— Нам нужны еда и вода.
— Есть Найнор.
— Но по-прежнему нет провизии.
— Верно. — Паренёк огляделся. — Так мы входим?
Бром хлестнул поводьями.
— Да, но не как идиоты. Это — главный вход в Язуак. Если и устраивать засаду, то здесь. Никто не будет ждать, что мы явимся с другой стороны.
— Значит, обходим сбоку? — спросил Эрагон. Бром кивнул и вытащил меч, устраивая обнажённый клинок поперёк седла. Юноша натянул лук и наложил стрелу на тетиву.
Пустив лошадей тихой рысью, они обогнули деревню и осторожно въехали внутрь. Улицы были пусты, только какая-то мелкая лиса шмыгнула прочь, завидев путников. Мрачные дома с разбитыми окнами навевали дурные предчувствия. Большинство дверей качалось на сломанных петлях. Лошади нервно вращали глазами. Ладонь Эрагона закололо, но он сдержался и не начал её скрести. Когда же путники въехали в центр деревни, юноша, бледнея, крепче схватился за лук.
— Боги всевышние, — прошептал он.
Над ними громоздилась гора трупов, окостеневших, с застывшими гримасами на лицах. Их одежда была пропитана кровью, кровь же пятнала и переворошенную землю. Жестоко убитые мужчины лежали поверх тел женщин, которых они старались защитить, матери по-прежнему сжимали в руках детей, и влюблённые, пытавшиеся закрыть друг друга собой, покоились в холодных объятьях смерти. Из трупов торчали чёрные стрелы. Не пощадили ни молодых, ни стариков. Но ужаснее всего было зазубренное копьё, торчавшее из вершины этой груды, — оно пронзало белое тельце маленького ребёнка.
Слёзы затуманили зрение Эрагона, он попытался отвернуться, но лица мёртвых приковывали к себе его взгляд. Юноша смотрел в их открытые глаза и поражался, как легко их могла оставить жизнь. В чём смысл нашего существования, если оно может закончиться вот так? Его захлестнула волна отчаяния.
Внезапно с неба, подобно чёрной тени, метнулся ворон и уселся на копьё. Он вздёрнул голову и с жадностью принялся изучать тело младенца.
— Нет, не выйдет! — зарычал Эрагон, оттягивая тетиву и резко её отпуская. Посыпались перья, ворон рухнул по ту сторону кучи тел со стрелой, торчащей из груди. Юноша наложил на тетиву ещё одну, но к его горлу подступила тошнота, и он перегнулся через бок Кадока.
Бром похлопал его по спине и, когда паренька отпустило, деликатно спросил:
— Может, подождёшь меня за пределами Язуака?
— Нет… Я останусь, — нетвёрдо проговорил Эрагон, вытирая рот и стараясь не смотреть на ужасное зрелище перед ними. — Кто мог сделать… — Он не смог заставить себя говорить дальше.
Бром склонил голову.
— Те, кто любят боль и страдания других. У них много масок, они ходят под множеством личин, но имя им одно — зло. Понять его невозможно. Мы можем лишь выразить соболезнование и почтить жертвы.
Старик слез со Сноуфайра и принялся ходить вокруг, тщательно изучая истоптанную землю.
— Ра’заки прошли этим путём, — медленно проговорил он, — но это не они сотворили. Это дело рук ургалов; копьё — их работы. Здесь прошёл их отряд, возможно, сотня. Странно… Я знаю только о паре случаев, когда они собирались в таких…
Внезапно Бром опустился на колени и внимательно принялся изучать какой-то след. Затем, выругавшись, побежал обратно к Сноуфайру и вскочил в седло.
— Скачи! — сквозь зубы прошипел он, пришпоривая коня. — Здесь ещё остались ургалы!
Эрагон ткнул каблуками в бока Кадока. Конь прыгнул вперёд и помчался за Сноуфайром. Они пронеслись мимо домов и оказались уже почти на окраине Язуака, когда у Эрагона снова закололо ладонь. Он заметил справа проблеск движения, а затем огромный кулак вышиб его из седла. Юноша перелетел через круп Кадока и врезался в стену, не выпустив лук только инстинктивно. Оглушённый, он через силу выпрямился, хватая ртом воздух и держась за бок.
Над ним стоял ургал, его лицо искажала плотоядная ухмылка. Монстр был высок, толст, шире дверного проёма, с серой кожей и жёлтыми свинячьими глазками. Мускулы бугрились на его руках и груди, слишком широкой для надетого на неё нагрудника. Над парой бараньих рогов, загибавшихся от висков, красовался железный шлем, на одну руку был надет круглый щит. В мощном кулаке ургал сжимал короткий меч устрашающего вида.
За его спиной юноша увидел Брома — тот осадил Сноуфайра и помчался назад, но его остановило появление второго ургала, с секирой.
— Беги, дурень! — закричал старик Эрагону, обрушиваясь на своего противника.
Ургал, стоявший перед юношей, взревел и мощно замахнулся мечом. Эрагон с испуганным вскриком отпрянул назад, а оружие просвистело мимо его щеки. Развернувшись, он кинулся к центру Язуака, его сердце чуть не выпрыгивало из груди.
Ургал рванул за ним, топоча тяжёлыми сапожищами. Эрагон послал Сапфире отчаянный крик о помощи, а затем заставил себя бежать ещё быстрее. Но, несмотря на все усилия, расстояние между ними сокращалось; мощные клыки чудовища разошлись в беззвучном рёве. Понимая, что ургал настигает, Эрагон наложил стрелу на тетиву, резко развернулся, останавливаясь, прицелился и выстрелил. Ургал вскинул руку и поймал затрепетавшую стрелу на щит, а затем налетел на Эрагона, прежде чем тот смог выстрелить ещё раз, и они оба клубком покатились по земле.
Вскочив на ноги, юноша помчался обратно к Брому, тот обменивался со своим противником яростными ударами со спины Сноуфайра. А где же остальные ургалы? — бешено соображал Эрагон. Или эти двое — единственные в Язуаке? Тут раздался громкий глухой хряск, и Сноуфайр заржал и встал на дыбы. Бром скрючился в седле, по его руке текла кровь. Ургал рядом с ним ликующе взвыл и поднял секиру для смертельного удара.
Эрагон сорвался на оглушительный крик — и очертя голову бросился на чудовище. Ургал на миг замер от удивления, а затем презрительно развернулся к юноше, взмахивая секирой. Эрагон поднырнул под двуручный замах и вцепился ногтями в бок ургала, оставляя кровавые полосы. Лицо монстра исказилось от ярости. Он рубанул вновь, но промахнулся — Эрагон скользнул в сторону и рванул вниз по переулку.
Ему важно было увести ургалов от Брома. Юноша нырнул в узкий проход между домами, увидел в конце тупик и резко затормозил. Он хотел вернуться назад, но ургалы уже перегородили вход и приближались, проклиная его скрипучими голосами. Эрагон завертел головой, ища выход, но его не было.
Когда же он взглянул на ургалов, в его сознании вспышкой пронеслись образы: мёртвые крестьяне, собранные кучей вокруг копья, и ребёнок, который никогда не станет взрослым. При мысли о той судьбе, что была им уготована, из каждой частицы тела юноши поднялась жгучая, пылающая сила. Это было нечто большее, чем желание справедливости. Это всё его существо восстало против неминуемой смерти — непреложного факта, что его жизнь прекратится. Сила эта всё росла и росла, пока юноша не почувствовал, что готов взорваться от скопившейся в нём мощи.
Он стоял перед своими врагами, высокий и статный, весь страх куда-то исчез. Юноша плавно поднял лук. Ургалы засмеялись и вздели вверх щиты. Эрагон опустил взгляд к стреле, как проделывал сотни раз до этого, и совместил наконечник со своей целью. Энергия внутри него пылала уже невыносимым жаром. Он понимал: если её не выпустить — она его поглотит. И внезапно с губ юноши сорвалось непрошеное слово, и он выстрелил, закричав:
— Брисингр!
Стрела свистнула в воздухе, наливаясь потрескивающим голубым сиянием, ударила первого ургала в лоб — и раздался взрыв. Из головы чудовища вырвалась ударная волна голубого света, в мгновение ока убив второго ургала. Она достигла и Эрагона, прежде чем он успел как-то среагировать, но прошла сквозь него, не причинив никакого вреда, и разбилась о стены домов.
Какое-то время Эрагон стоял, тяжело дыша, а затем взглянул на свою ледяную ладонь. Гедвёй игнасиа сияла, будто раскалённый добела металл, но под его взглядом медленно угасла, вернувшись к нормальному состоянию. Юноша стиснул кулак, а затем на него нахлынула волна изнеможения. Эрагон почувствовал себя странно и слабо, как будто не ел несколько дней. Колени его подогнулись, и он осел наземь, сползая по стене.
А в фильме из книги вообще много вырезали и конкретно поменяли. Но ради Сапфиры (и большой, и маленькой), Муртага и музыки - смотрю с удовольствием))