It was several blocks before the weeping was inaudible.
I’d like to see a thief try to cut my purse right now, he thought grimly, almost wishing it would happen.
Не скоро стих плач несчастной женщины. «Господи, – мрачно думал Эрагон, – хоть бы какой-нибудь воришка попробовал у меня кошелёк срезать – было бы кому в морду дать!»
Лишь через несколько кварталов он перестал слышать плач.
Хотел бы я посмотреть на вора, который прямо сейчас попытается срезать мой кошелёк, мрачно подумал юноша, почти желая, чтобы это произошло.
(Умолчим о «Господи». А вот про «в морду дать»… Это, конечно, подразумевается, но ведь читатели – умные люди, сами догадаются о подтексте, не так ли?)
It was a while before he took stock of his bearings and was surprised to find himself before the cathedral.
Он даже постоял некоторое время, настолько увлекли его эти мысли, а когда решил идти дальше, вдруг с удивлением обнаружил, что стоит прямо перед храмом.
Он не сразу сориентировался, где находится, и был удивлён, обнаружив себя перед собором.
(Увлечённый мальчик…)
Ribbed arches and tall stained-glass windows lined the cathedral’s sides, along with columns of differing sizes. A lonely turret helmed the building like a mast.
Ребристые арки, высокие окна с пятнистыми древними стёклами и множество колонн различной высоты и толщины украшали боковые нефы. А надо всем этим возвышалась одинокая сторожевая башня.
Рядами тянулись рифлёные арки и высокие витражи цветного стекла, равно как и колонны разных размеров. Здание, будто мачта, венчала одинокая башенка.
(Я дико извиняюсь, но… «пятнистые древние стёкла»?! И ещё. Мэтресса в курсе, что такое неф? Неф – это часть интерьера. Стало быть, снаружи она находиться не может. Неф – это часть внутреннего пространства храма. А тут имеются в виду просто стены. Ведь неф по-английски – это таки “nave”. Кроме того. В каком соборе вы видели сторожевую башню, признайтесь честно? Вот прям так-таки сторожевая. С сигнальным костром и часовыми, ага. Тьфу, дурость… Просто башенка.)
читать дальшеRecessed in shadow at the cathedral’s front was an iron-bound door inlaid with a row of silver sсript that Eragon recognized as the ancient language. As best he could tell, it read: May thee who enter here understand thine impermanence and forget thine attachments to that which is beloved.
В густой тени арок и колонн виднелась дверь, обитая по периметру серебряной полосой, покрытой замысловатой чеканкой, в которой Эрагон узнал древнюю письменность. Изо всех сил напрягая память, он с огромным трудом разобрал написанные на двери слова: «И да поймёшь ты, сюда вошедший, что не вечен ты в этом мире, и да отринешь ты привязанность свою к тем, кто более всего тебе дорог».
В нише, в тени соборного фронтона, виднелась обитая железом дверь, инкрустированная рядом серебряных надписей, и Эрагон опознал в них древний язык. Насколько он понял, там было написано: И да поймёшь ты, вошедший сюда, мимолётность своего бытия и позабудешь о своей привязанности к тому, что возлюбил.
(По периметру, значит, обитая. То есть – и сверху, и снизу, и с боков. И надпись идёт по часовой стрелке, можно сказать. Как у бедного Эрагона голова не отвалилась всё это читать? Тем более, с огромным трудом и изо всех сил напрягая память. Савсэм тупой, вах! Про саму надпись уж молчу.)
Stained-glass windows depicting scenes of anger, hate, and remorse pierced the walls, while spectral beams of light washed sections of the granite pews with transparent hues, leaving the rest in shadow. His hands were shaded a deep blue.
Пятнистые стекла оказались витражами, на них были изображены сцены, символизирующие гнев, ненависть и раскаяние. Лучи света, проникая сквозь наиболее светлые участки витражей, выхватывали из полумрака тяжёлые гранитные плиты стен и мощные колонны, все остальное тонуло в густой тени.
Цветные витражи пронзали стены, отображая сцены гнева, ненависти и раскаяния, и казавшиеся нереальными лучи света омывали прозрачными красками какие-то из рядов гранитных церковных скамей, оставляя другие в тени.
(Опаньки! Пятнистые стёкла оказались витражами! Вот это да, а мы и не знали. И потом, откуда взялись стены и колонны, если там – ряды скамей, как в любой уважающей себя католической или лютеранской церкви?)
He did not pray but paid homage to the cathedral itself. The sorrows of the lives it had witnessed, as well as the unpleasantness of the elaborate pageantry that played out between its walls, emanated from the stones. It was a forbidding place, bare and cold. In that chilling touch, though, came a glimpse of eternity and perhaps the powers that lay there.
Он не молился, а просто отдавал честь этому величественному храму множеству человеческих жизней с их радостями и невзгодами, свидетелями которых были его стены, и прихотливому искусству резчиков, украсивших древние камни. «Да, – думал он, – это место запретное». В его леденящем безжизненном прикосновении он чувствовал длань вечности и тех таинственных сил, которым храм служил убежищем.
Он не молился, но отдавал дань уважения самому собору. Горести тех жизней, которым он был свидетелем, и неприятие той тщательно продуманной помпезности, что разыгрывалась меж этих стен, исходили от здешних камней. Это было отталкивающее место, пустое и холодное. Однако, в его леденящем касании чувствовался проблеск вечности и, возможно, тех сил, что покоились здесь.
(Храм жизней, значит? Очень поэтично, ничего не скажешь. И прихотливое искусство резчиков, ну-ну. И почему мне думается, что в плане помпезности речь идёт о ритуалах, а не резьбе по камню? И что тут делает прямая речь? Или это компенсация за все те прошлые разы, когда мысли героя заменялись словами автора?)
He jumped. Even with his arms outstretched, only his fingertips cleared the edge of the wall. The rest of his body smashed against the bricks, driving out his breath. Eragon gasped and hung there, struggling not to fall. The Ra’zac prowled into the garden, swinging their heads from side to side like wolfhounds sniffing for prey.
Он подпрыгнул. Но, даже вытянувшись изо всех сил, сумел лишь кончиками пальцев коснуться края стены. И упал, сильно ударившись всем телом и на мгновение лишившись способности дышать. Собравшись с духом, Эрагон снова подпрыгнул, уцепился пальцами за стену и повис, изо всех сил стараясь не упасть. Раззаки и сопровождавшие их воины уже окружали его, носы у раззаков шевелились, точно у зверей, чующих загнанную жертву.
Он прыгнул. Даже с вытянутыми руками лишь кончиками пальцев ощутив край стены. А тело его врезалось в кирпичную кладку, выбивая дыхание из груди. Эрагон задохнулся и повис, изо всех сил пытаясь не упасть. Ра’заки крадучись проникли в сад, вертя головами из стороны в сторону, будто волкодавы, вынюхивающие добычу.
(Он не упал. Он зацепился кончиками пальцев, врезался в стену и повис. Это первое. Второе. Так где там, говорите, солдаты? Окружавшие юношу, ага. А не просто ра’заки, прокравшиеся в сад. И третье. Носы, о да. Носы! Прелесть, просто прелесть.)
They nearly crashed several times during the wild, hazardous ride, plunging through masses of people that clogged the streets as they neared the city wall.
Они с огромным трудом пробирались по узким улочкам, битком забитым народом, и несколько раз чуть не раздавили кого-то.
Они едва не разбились несколько раз во время этой дикой, рискованной скачки, пробиваясь сквозь толпы людей, что заполоняли улицы, пока не поравнялись с городской стеной.
(С трудом пробирались – черепашьим шагом? Да они неслись во весь опор! И никого они не давили, а сами чуть не расшиблись. Мэтресса явно сгущает краски.)
Eragon heard the soldiers shout but kept his attention on the gates inching shut.
Эрагон слышал за спиной отчаянные крики, но не оглядывался, видя перед собой только подъёмный механизм сбоку от полуопущенных ворот.
Юноша слышал крики солдат, но всё его внимание было устремлено на медленно закрывающиеся ворота.
(Вот мне интересно, а с чего мэтресса взяла, что это была подъёмная решётка, а не двустворчатые ворота, закрывающиеся вовнутрь или наружу? Тем более, что в дальнейшем автор пишет про щель между воротами, сокращающуюся с каждой секундой. Подъёмный механизм, бугага… Где он, покажите пальцем?)
You understand that there will be talk of us now? This was hardly an unobtrusive escape. Evading the Empire will be harder than ever. There was an edge to her voice that he was unaccustomed to.
I know.
«Но теперь о нас уже знают все. И о том, как вы пробивались к воротам, тоже. И слуги Империи постараются расставить нам ловушки повсюду». В голосе Сапфиры слышались какие-то совершенно незнакомые Эрагону интонации, но в ответ он лишь коротко сказал: «Я знаю».
Ты понимаешь, что теперь о нас заговорят? Едва ли это бегство можно назвать скромным. Теперь ускользать от Империи будет сложнее, чем когда бы то ни было. В её голосе появилась резкость, непривычная юноше.
Я знаю.
(Ух ты. Ух ты… Ух ты!)
It was too dangerous to light a fire, so they ate cold food while Saphira sheltered them from the wind.
After the sparse dinner, Eragon asked bluntly, “How did they find us?”
Brom started to light his pipe, but thought better of it and put it away.
Разжигать костёр было слишком опасно, и они кое-как перекусили всухомятку, а потом улеглись, прижавшись к Сапфире, и она укрыла их своими крыльями.
После жалкого ужина не спалось, и Эрагон спросил:
– Но как же все-таки раззаки нас нашли?
Бром вытащил было свою любимую трубку, но, поняв, что под крылом дракона курить как-то несподручно, снова сунул её в карман.
Разжигать костёр было слишком опасно, так что поели они холодное, а Сапфира укрывала их от ветра.
После скудного ужина Эрагон спросил напрямик:
– Как они нашли нас?
Бром начал было зажигать трубку, но передумал и убрал её.
(Нет, ну это вообще полный пердимонокль, я извиняюсь. С какого боку они уже легли, когда об этом не только ничего не говорится, но ещё и в дальнейшем будет упоминаться, как Бром раскатывает свои одеяла, готовя спальное место? А уж эта трубка под крылом дракона… Огонь было зажигать опасно, огонь! Кроме того, трубка – дымит и воняет. Находка для шпиона.)